КITEZH / КИТЕЖ

My Artistamps / Мои Артмарки

Героической обороне Порт-Артура посвящается…

Если быть совсем точным посвящается кораблям. в той или иной степени принимавших участие в обороне Порт-Артура.

Зскадренный броненосец «Полтава» — 7 августа 1904 года для отражения очередного штурма с «Полтавы» была отправлена десантная рота из 197 человек под командованием мичмана Ренгартена, а также корабельный врач Воробьёв. Сам броненосец, как и другие корабли эскадры, фактически превратился в плавучую батарею. Экипажу «Полтавы» выделили для обороны участок от реки Лунхэ до укрепления № 4, на котором находилось семь батарей в составе одного 152-мм, одного 120-мм, двенадцати 75-мм и 32 мелких пушек, двух пулемётов, трёх прожекторов и 212 человек прислуги. Со 2 по 8 августа «Полтава» выпустила по неприятельским войскам три 305-мм и четырнадцать 152-мм фугастных снарядов, причём 8 августа при выстреле оторвало ствол одной из шестидюймовок. Японцы также обстреливали русские корабли; например, 5 августа в стоявшую в Западном бассейне «Полтаву» попало четыре 120-мм снаряда, ранивших шестерых человек.

Под конец осады корабли всё интенсивнее вели стрельбу по японским позициям главным калибром: фугасных снарядов к шестидюймовкам уже почти не оставалось. За сентябрь-ноябрь «Полтава» выпустила по неприятелю 110 305-мм снарядов.

19 сентября японцы впервые обстреляли гаварь из 280-мм мортир. «Полтава» получила два попадания, один из которых сделал подводную пробоину. Осколками было выведено из строя одно 305-мм орудие, которое вскоре заменили на пушку с «Севастополя», с апреля стоявшую на неисправном станке и поэтому бездействовавшую.

К концу ноября японцы захватили господствовавшие над Порт-Артуром высоты и стали прицельно обстреливать стоявшие в гавани русские корабли. Первой погибла «Полтава»: 22 ноября в 13.30 в неё попал 280-мм снаряд, пробивший левый борт, броневую палубу и взорвавшийся в погребе 47-мм снарядов. Возник сильный пожар, раскаливший переборки, а система затопления не действовала, будучи выведенной из строя прошлыми бомбардировками. Попытка потушить огонь шлангами, заливая воду через элеватор подачи снарядов и вентиляционные трубы, оказалась безуспешной: вода быстро вытекала через осколочные пробоины в коридор гребного вала. От высокой температуры около 14 часов произошёл взрыв полузарядов главного калибра (около 2 т пороха), в результате чего были разрушены многие водонепроницаемые переборки и пожарные магистрали, погиб один нижний чин и ещё 10 было ранено (всего на корабле находилось порядка 50 человек). Подошедший на помощь пароход «Силач» вкупе с поступавшей водой смог потушить пожар, но к 14.45 «Полтава» села на грунт, погрузившись почти до верхней палубы. Остатки экипажа приняли участие в последних боях за Порт-Артур. В японский плен из них попали 16 офицеров и 311 нижних чинов.

Крейсер I ранга «Дмитрий-Донской» — В 1904 году «Дмитрий Донской» (под командованием капитана 1-го ранга Ивана Николаевича Лебедева) вошел в состав 2-й Тихоокеанской эскадры под флагом вице-адмирала З. П. Рожественского и, проделав с эскадрой весь путь вокруг мыса Доброй Надежды, 14 мая 1905 года вступил в дневной бой в Корейском проливе в составе колонны крейсеров под флагом контр-адмирала О. А. Энквиста.

В один из моментов боя «Донской» и «Мономах» прикрыли своими корпусами лишившуюся управления «Аврору», оказавшись под градом снарядов японских крейсеров. Отвечая, старые русские крейсера сумели нанести повреждения нескольким японским кораблям. Тем временем быстроходные «Олег», «Жемчуг» и починившаяся «Аврора», развив полную скорость, вышли из боя. Тихоходный «Донской» остался один, сумел избежать атак миноносцев, дождался ночи и 9-узловым ходом, погасив огни, пошел во Владивосток.

Из всех кораблей 1-го ранга, входивших в эскадру, «Донской» сумел ближе всех подойти к цели плавания — Владивостоку. У о. Дажелет в Японском море он остановился, чтобы снять команду с тонущего миноносца «Буйный». Тем временем на горизонте появились 6 японских быстроходных крейсеров («Нанива», «Такачихо», «Акаси», «Цусима», «Отова» и «Ниитака») и 4 миноносца, которые взяли одинокий корабль в клещи. Отказавшись сдаться и отстреливаясь на оба борта, «Донской» сумел подбить два вражеских крейсера («Нанива» и «Отава»), но и сам получил такие повреждения, что продолжать путь не мог — насосы не справлялись с поступающей через пробоины водой. За ночь на остров перевезли экипаж и смертельно раненого командира (через несколько дней он скончался в плену), и к утру крейсер затонул, не спустив флага.

Эскадренный броненосец «Ретвизан» — После неудачи, постигшей русскую эскадру 28 июля, лишь командир броненосца «Севастополь» капитан 1 ранга Н.О. Эссен считал, что нужно готовиться к повторению попытки прорыва. На совещании, созванном 6 августа контр-адмиралом П.П. Ухтомским, было решено, что корабли должны быть разоружены для усиления сухопутной обороны, причём за каждым из них закреплялся определённый участок. «Ретвизану» достался восточный район от бухты Тахэ до батареи «литеры Б».

Тем не менее, на кораблях проводились и ремонтные работы. На «Ретвизане» сначала заделали пробоину, полученную накануне боя. На этот раз обошлось без кессона: вместо него изготовили сравнительно небольшой ящик с уплотнениями из парусины, с помощью которого удалось остановить поступление воды и осушить отсеки, а затем уже изнутри корабля заменить «заплатку» более крупным листом толщиной 13 мм и залить толстый слой цемента. Параллельно снимали артиллерию: к сентябрю на броненосце недоставало трёх 152-мм, четырёх 75-мм, семи 47-мм и шести 37-мм пушек, а также значительной части экипажа (на батареи и прожекторные посты ушёл 171 человек, а 8 августа из «ретвизановцев» образовали десантную роту численностью 206 нижних чинов под командованием лейтенанта Пущина, которая находилась в резерве).

Фактически единственной боевой задачей крупных кораблей эскадры стала огневая поддержка сухопутного фронта. С 4 по 23 августа «Ретвизан» провёл 14 стрельб, только за пять дней (с 8 по 12 августа) выпустив 27 305-мм и 252 152-мм снаряда.

23 августа была получена телеграмма наместника Е.И. Алексеева, согласно которой порт-артурская эскадра переименовывалась в Отдельный отряд броненосцев и крейсеров 1 ранга, командиром которой назначался капитан 1 ранга Р.Н. Вирен — командир броненосного крейсера «Баян», а контр-адмирал Ухтомский отзывался в штаб наместника в Мукден. Новый командующий вскоре получил чин контр-адмирала. Разоружение кораблей продолжилась.

19 сентября японцы впервые обстреляли стоявшие в гавани корабли из 280-мм осадных гаубиц. Корректировка огня осуществлялась с захваченной 7 сентября Длинной горы, откуда хорошо просматривались и Восточный, и Западный бассейн порта. Обстрелы продолжались ежедневно, и после особенно сильного обстрела, последовавшего 25 сентября, русская эскадра днём перешла на внешний рейд, где укрылась за Тигровым полуостровом. В «Ретвизан», ставший флагманским кораблём, в период с 26 сентября по 19 октября попало четыре 280-мм и три 120-мм снаряда, не причинивших серьёзных повреждений (правда, большие неприятности мог бы доставить один из 280-мм снарядов, пробивший борт в районе ватерлинии между 49-м и 50-м шпангоутами и застрявший без разрыва в угольной яме).

22 ноября японцы, захватив Высокую гору, с которой город был виден как на ладони, организовали на ней корректировочный пост и в 10.30 открыли огонь из 280-мм гаубиц. В этот день в «Ретвизан» попало восемь снарядов, однако пострадало всего два человека: один матрос был тяжело ранен, а контр-адмирал Р.Н. Вирен отделался лёгким ранением.

На следующий день, 23 ноября, расстрел броненосца продолжился. В этот день в «Ретвизан» попало 14 280-мм и шесть 150-мм снарядов. Около 16.00 корабль с креном 4° на левый борт сел на грунт. На нём погиб один и было ранено шесть человек.

В течение ночи с полузатопленного броненосца были свезены все 152-мм и 75-мм снаряды, часть 47-мм и винтовочных патронов, некоторое количество 305-мм полузарядов. К утру работы были закончены, и Э.Н. Щенснович приказал покинуть корабль. 24 ноября приказом № 1978, подписанным командиром порта контр-адмиралом И.К. Григоровичем, «Ретвизан» был исключён из списков.

20 декабря Э.Н. Щенсновичу выпала малоприятная обязанность подписать капитуляцию уже не существующего флота. Накануне вечером русские моряки попытались уничтожить находившиеся в гавани корабли. На «Ретвизане» подорвали обе башни главного калибра, причём с кормовой сорвало крышу.

Крейсер II ранга «Новик» — Принимал активное участие в Русско-японской войне. Под командованием адмирала Макарова участвовал в безрезультатной операции по спасению миноносца «Стерегущий».

18 марта командиром корабля стал капитан 2 ранга Михаил Фёдорович фон Шульц.

После боя в Жёлтом море 10 августа (28 июля по старому стилю) 1904 прорвался в порт Циндао. Затем, обогнув Японию с востока, пришёл в Корсаков на острове Сахалин — за углём. Не успев взять бункер, вынужден был принять бой с с японским крейсером «Цусима». Получил 3 попадания под ватерлинию и свыше 10 в надстройку, после чего вышел из боя — противником не преследовался. Капитан, получив данные радиоперехвата о присутствии других вражеских кораблей, принял решение затопить крейсер. 20 августа 1904 в 23 часа 30 минут крейсер лёг на грунт. На следующее утро японский крейсер «Читосэ», войдя на рейд Корсакова, выпустил по выступающим из воды частям крейсера и городу около 100 снарядов. Часть экипажа «Новика» была эвакуирована во Владивосток.

После подписания Портсмуского мирного договора южная часть Сахалина отошла к Японии; 16 июля 1906 «Новик» был поднят японцами, отремонтирован и 11 июля 1908 года вступил в строй в под названием «Судзуя». В 1913 исключён из списков японского флота и разобран на металл.

Клипер «Разбойник» — С 1 января 1903 г. «Разбойник» был перечислен из 18-го флотского экипажа Балтийского флота в Квантунский флотский экипаж. 10 декабря он зашел в Нагасаки, став последним русским кораблем, посетившим Японию перед войной.

Новый 1904 г. крейсер встретил в порту Дальний. 26 января он возвратился в Порт-Артур и последующие два месяца выполнял функции брандвахтенного судна на входе во внутренний рейд. В это время им командовали подполковник Эйхен (с 29 января по 10 марта 1904 г.) и лейтенант Бойль (с 10 марта по 17 марта 1904 г.). В марте с «Разбойника» сняли артиллерию для ее установки на береговых батареях. Крейсер перевели в 3 ранг и оставили в подчинении начальника порта. Последним командиром корабля стал капитан 2 ранга П.П.Киткин. 19 декабря 1904 г. «Разбойник» был затоплен у входа в гавань. После войны его подняли японцы, но сразу же сдали на слом. Формально корабль исключили из списков флота в 1905 г.

Крейсер I ранга «Россия» — Крейсер спущен на воду 30.04/12.05.1896 г. Официально вступил в строй (принят в казну) 13.09.1897 г. Переведен с Балтийского моря на Дальний Восток в состав I-ой Тихоокеанской эскадры. Флагман Владивостокского отряда крейсеров. Во время русско-японской войны действовал на коммуникациях противника между Японией и Кореей. Совместно с другими крейсерами отряда 12.04.1904 г. потопил японский транспорт «Хагинура-Мару», 13.04.1904 г. — «Кинсю-Мару». В период с 04.07 по 19.07.1904 г. — 6 японских шхун, английский Схема боя
1 августа 1904 г.
1.08.1904 г. участвовал в бою с эскадрой японских броненосных крейсеров в Корейском проливе у о. Ульсан. Тяжело поврежден (48 убитых, 165 раненых).

Крейсер I ранга «Диана» — Артиллерийское вооружение крейсера состояло из восьми 152-мм орудий системы Канэ с длиной ствола 45 калибров, двадцати 75-мм орудий системы Канэ с длиной ствола 50 калибров, восьми одноствольных 37-мм орудий Гочкиса (на боевом марсе и мостиках) и двух десантных 63,5-мм пушек системы Барановского.

Скорострельность 152-мм орудий составляла 5 выстрелов в минуту при механизированной подаче и 2 выстрела при ручной подаче. Скорострельность 75-мм орудий составляла, соответственно, 10 и 4 выстрела в минуту.

Боезапас 152-мм орудий составлял 1414 выстрелов (бронебойные, фугасные и сегментные снаряды и пороховой заряд в гильзах). Боезапас к 75-мм орудиям составлял 6249 выстрелов (унитарные патроны с бронебойным снарядом). Боезапас 37-мм пушек составлял 3600 патронов, а пушек Барановского — 1440 патронов.
Системы управления артиллерийским огнём изготовлены на Петербургском электромеханическом заводе «Н. К. Гейслер и К°».
Крейсер вооружён тремя торпедными аппаратами: один надводный (в форштевне) и два подводных (бортовых) с общим боезапасом восемь 381-мм самодвижущихся мин Уайтхеда образца 1898 года. Тридцать пять сферических якорных мин заграждения.
В ночь с 26 на 27 января 1904 года находился на дежурстве на внешнем рейде Порт-Артура.

Эскадренный броненосец «Севастополь» — 7 августа для отражения штурма с «Севастополя» свезли десантную роту из 180 человек под командованием мичманов Петрова и Бухе; в первом же бою из них погибло 11 и было ранено 45 человек. Кроме того, экипаж «Севастополя» отвечал за оборону Ляотешаня (две батареи, одно 210-мм, шесть 152-мм и 13 мелких орудий, три прожектора и 123 человека прислуги). За период с 30 июля по 9 августа было выпущено 24 305-мм и 98 152-мм фугасных и девять 152-мм сегментных снарядов, почти все по наземным целям (лишь 9 августа обстрелу подвергся старый японский броненосец «Фусо»).

10 августа «Севастополь» вышел из гавани на обстрел японских позиций. На борту находилось всего около 300 человек команды, поэтому боеприпасы были заранее подняты к орудиям, а погреба тщательно задраены.

Сразу по выходе на внешний рейд были замечены броненосные крейсера «Ниссин» и «Касуга», три крейсера типа «Мацусима», старый броненосец «Тин Эн», две канонерки, пароход и до 28 миноносцев. Впереди «Севастополя» шли четыре миноносца с тралами, позади — ещё два, чтобы отмечать протраленный фарватер буйками. Как только русский отряд двинулся вперёд, «Ниссин» и «Касуга» открыли огонь, находясь на расстоянии 90 каб. С такой дистанции попасть можно было только случайно. «Севастополь» огня не открывал, так как его пушки стреляли максимум на 70 каб. Через некоторое время японцы отошли к Дальнему.

Около 11 часов сначала миноносцы, а затем и «Севастополь» открыли огонь по берегу. Выпустив с дистанции около 35 каб семь 305-мм и 60 152-мм снарядов, броненосец заставил замолчать одну из батарей, насчитывающую 8—10 орудий. Сам он за это время получил попадание 120-мм снарядом, разорвавшемся на палубе без серьёзных последствий. К этому моменту «Ниссин» и «Касуга» вернулись и вновь начали обстрел, на этот раз с 75 каб. Поскольку теперь им удалось пристреляться, Н. О. Эссен принял решение возвращаться в Порт-Артур.

На обратном пути, сбившись с фарватера (чему способствовало сильное течение, сносившее буйки, и малый ход броненосца, затруднявший его удержание на курсе), «Севастополь» подорвался на мине, и снова в районе носовой башни, хотя на этот раз ближе к корме. Были затоплены две угольные ямы, два патронных погреба 152-мм и 47-мм боезапаса и зарядный погреб главного калибра. Корабль сильно осел носом и остановился, но через час, по-прежнему находясь под огнём противника, возобновил движение и в 13.50 стал на якорь в Западном бассейне. Этот выход стал, по сути, последним активным действием русской эскадры.

До отражения августовского штурма «Севастополь» вместе с «Полтавой» стоял на огневой позиции в Восточном бассейне, и лишь в конце месяца с помощью кессона был начат его ремонт. Для защиты от падавших под большим углом японских снарядов верхняя палуба была засыпана толстым слоем шлака, накрытым 13-мм стальными листами, а вдоль бортов были установлены боны.

Ремонт закончился лишь 24 октября. К тому времени японцы уже начали обстреливать город и порт из 280-мм осадных гаубиц, и «Севастополь» успел получить пять попаданий их снарядами, не считая более мелких. Одну из 305-мм пушек, стоявшую на неисправном станке, передали на «Полтаву», у которой такое орудие было повреждено осколками. После завершения ремонта броненосец вновь участвовал в перекидной стрельбе по осадным батареям, выпустив с 28 октября по 16 ноября 63 305-мм снаряда.

9 ноября состоялось очередное совещание, на котором последний раз обсуждалась возможность выхода в море, при этом оказалось, что выйти могут только «Победа», «Полтава» и «Севастополь», причём на последнем ещё не установили внутренние переборки в районе заделанной пробоине, а у «Победы» почти не оставалось снарядов главного калибра. Попытку выхода сочли бессмысленной.

22 ноября первой погибла «Полтава», а к 25 ноября из крупных кораблей исправным оставался только «Севастополь». И только после этого начальник отряда (в который была переименована эскадра) Р. Н. Вирен дал согласие на выход броненосца на внешний рейд. Ночью корабль перешёл в бухту Белый Волк, где начал готовиться к прорыву блокады, для чего требовалось установить демонтированные 152-мм орудия, и это при том, что сначала на борту находилось всего около 100 человек команды. На следующий день численность экипажа довели до 300 человек, установили противоторпедные сети, приступили к погрузке угля и боезапаса, а также начали сооружать вокруг броненосца бон. Штатные сети не защищали нос и корму, поэтому носовую часть защитили навесными сетями, но корму пришлось оставить открытой. Н. О. Эссен предполагал в одну из ближайших ночей попытаться прорваться в море и пойти на соединение со 2-й Тихоокеанской эскадрой, которая в это время находилась в районе Мадагаскара.

Выход «Севастополя» японцы заметили не сразу, выпустив утром 26 ноября по месту его старой стоянки свыше 300 280-мм снарядов. Днём, когда погода проснилась, его наконец-то обнаружили, и адмирал Х. Того решил атаковать его миноносцами, держась с главными силами южнее Порт-Артура.

В ночь на 27 ноября шесть японских миноносцев 9-го и 15-го отрядов выпустили торпеды, но с такой большой дистанции, что это осталось незамеченным. В следующую ночь в атаку ходили миноносцы 10, 14, 15 и 20-го отрядов, но им пришлось вернуться из-за сильного северного ветра. Атаке в ночь на 29 ноября вновь помешала плохая погода, хотя три миноносца 15-го отряда и два судна из партии заграждения издалека обстреляли русский корабль торпедами.

В ночь на 30 ноября японцы перешли к более решительным действиям. В атаку пошли 7 миноносцев 14 и 20-го отрядов, а также два минных катера с броненосцев «Микаса» и «Фудзи»; их прикрывал 10-й отряд миноносцев. Русский корабль охраняли канонерская лодка «Отважный» и семь миноносцев — всё, что осталось от эскадры. Бон всё ещё не был готов, и одна из торпед взорвалась в носовой навесной сети, вызвав трещины в подводной обшивке длиной до 0,9 м, из-за чего оказалось затопленным отделение подводных минных аппаратов. Два японских миноносца и оба катера были повреждены. По мнению русских моряков, один миноносец был потоплен 305-мм снарядом, хотя японцы этого не признают, сообщая лишь о серьёзных повреждениях миноносца № 64, приведённого в базу на буксире.

В ночь на 1 декабря японцы решили попробовать атаковать с помощью малых миноносцев (до этого использовались сравнительно крупные корабли водоизмещением 109—152 т), входивших в состав Третьей эскадры. Первый же выход 10, 6 и 12 отряда закончился потерей: миноносец № 53 подорвался на плавающей мине у входа в бухту Белый Волк и затонул со всем экипажем (три офицера и 15 матросов). Выпущенные японцами торпеды снова прошли мимо.

В ночь на 2 декабря японцы бросили в бой почти все имеющиеся силы: 2, 6, 9, 10, 12, 14, 15, 16 и 21 отряды в составе 23 миноносцев, а также минный катер с «Фудзи». Атака началась после захода луны, при этом шёл снег. Было выпущено около 30 торпед, большинство из которых взорвались о бон и в противоторпедных сетях. Снова от близкого взрыва была повреждена обшивка в носовой части. Катеру с «Победы» под командованием квартирмейстера Апалинова вроде бы удалось торпедировать японский миноносец, ещё один — № 42 — был потоплен торпедой с миноносца «Сердитый», которым командовал лейтенант С. И. Дмитриев 5-й. Повреждения получили также миноносцы № 49, 56, 58, «Аотака», «Кари», «Цубаме» и «Хато». «Севастополь» за ночь выпустил девять 305-мм и 41 152-мм снаряд. На берегу утром нашли 15 торпед, из которых извлекли около полутора тонн мелинита и пироксилина.

Лишь в следующей атаке, ночью 3 декабря, японцам сопутствовал успех. Девять миноносцев 2, 14 и 21 отрядов добились двух попаданий в бортовую сеть, из-за которых была повреждена обшивка и оказался затопленным ряд отсеков. Но фатальной оказалась третья торпеда, попавшая в незащищённую корму. В результате её взрыва затопило рулевое отделение и смежные отсеки. Кроме того, японцам удалось повредить торпедой миноносец «Сторожевой», а при взрыве торпеды, попавшей в броненосец, погиб паровой катер.

За все атаки японцы выпустили около 80 торпед, потеряли два миноносца (№ 42 и 53), а ещё 13 были серьёзно повреждены (часть из них до конца войны в строй так и не вошла).

Крен броненосца, несмотря на контрзатопление, доходил до 8 градусов, однако он, уже не имея возможности выйти в море, продолжал выполнять роль плавучей батареи, а его командир был назначен начальником Ляотешаньского отдела обороны крепости. Последнюю стрельбу по противнику «Севастополь» провёл 19 декабря, а вечером был получен приказ о затоплении оставшихся на плаву судов в связи со сдачей крепости. На следующий день броненосец, на котором не действовал руль и имелось всего 40 человек экипажа, был с помощью парохода «Силач» выведен на глубокую воду и затоплен на 50-метровой глубине, где и покоится по сей день. Все остальные крупные корабли русской эскадры, за исключением погибшего на мине «Петропавловска», были японцами подняты и введены в строй.

В японский плен попал 31 офицер и 507 матросов из команды «Севастополя». Минному офицеру лейтенанту Басову удалось сохранить Андреевский флаг, под которым броненосец сражался в бою 28 июля. Этот флаг находился «в совершенно избитом виде от неприятельских осколков, но, как геройское знамя, его решено сохранить в память доблестного корабля в стенах колыбели русского флота — в здании Морского кадетского корпуса».

Эскадренный броненосец «Петропавловск» — Потерпев неудачу в попытках заблокировать выход из Порт-Артурской гавани пароходами-брандерами, адмирал Х. Того разработал новый план. Суть его заключалось в том, чтобы скрытно поставить напротив выхода из гавани минное заграждение, а затем выманить на него русскую эскадру отрядом — «приманкой» из крейсеров. Минная постановка была проведена в ночь на 31 марта минным заградителем «Корю Мару», наскоро переделанным из транспорта, под прикрытием четырёх отрядов миноносцев. Японский отряд был обнаружен, но не атакован, поскольку С. О. Макаров посчитал, что подозрительные корабли — русские миноносцы, направленные им в дозор[3]: накануне вечером командующий флотом решил провести ночной поиск в районе островов Эллиот и в случае обнаружения противника атаковать его торпедами. Вскоре после выхода в море миноносцы «Смелый» и «Страшный» отстали от своего отряда, а затем и вовсе разлучились и действовали самостоятельно. Дойдя до Эллиота и не обнаружив там противника, отряд повернул обратно. Шесть кораблей благополучно вернулись в Порт-Артур. Отставший «Страшный» ночью наткнулся на один из отрядов японских миноносцев, прикрывавших постановку, и принял их за свои корабли, присоединившись к отряду. Японцы тоже приняли его за свой корабль, но когда на рассвете «Страшный» показал опознавательные сигналы, он был немедленно атакован и после непродолжительного боя потоплен. Вышедший на помощь миноносцу броненосный крейсер «Баян» также был обстрелян крейсерами противника и, подняв из воды 5 матросов, уцелевших из экипажа погибшего миноносца, полным ходом направился в базу.

Не ожидая выхода всех кораблей и не отдав приказа протралить рейд, С. О. Макаров в 7 часов повёл броненосцы «Петропавловск», «Полтава» и четыре крейсера к месту гибели «Страшного», успешно миновав минное поле. «Петропавловск» открыл огонь по японским крейсерам; японцы отступили на восток, где вскоре показались главные силы их флота. Русский отряд повернул к Порт-Артуру. Здесь к нему присоединились броненосцы «Победа» и «Пересвет», после чего С. О. Макаров вновь пошёл на сближение с противником. На этот раз курс вёл прямо на мины.

На мачте «Петропавловска» взвился сигнал: «миноносцам войти в гавань», и он на малом ходу начал поворот вправо. В 9.43 в носовой части корабля с правого борта раздался взрыв, пришедшийся на район носовой башни главного калибра. Боезапас сдетонировал. Силой взрыва были сброшены за борт носовая 305-мм орудийная башня, дымовые трубы и кожухи. Обрушившаяся фок-мачта разворотила командирский и ходовой мостики. Через минуту броненосец погрузился в воду носовой частью[8]. Затем последовал взрыв котлов, после которого «Петропавловск», разломившись на две части, ушёл под воду.

Шлюпки с других кораблей бросились подбирать плававших в воде людей. Удалось спасти 80 человек, включая командира корабля капитана 1-го ранга Н. М. Яковлева, а также начальника военно-морского отдела штаба командующего флотом на Тихом океане контр-адмирала великого князя Кирилла Владимировича (двоюродного брата императора Николая II; великий князь умер в 1938 году от болезни ног — следствия ранений 1904 года). Но поиски командующего флотом не принесли результатов. Вице-адмирал С. О. Макаров погиб вместе с 10 штабными офицерами, включая начальника штаба контр-адмирала М. П. Моласа, 17 или 18 корабельными офицерами, 620 или 652 матросами (данные о числе погибших в разных источниках отличаются) и известным художником-баталистом В. В. Верещагиным, делавшим наброски для будущих картин во время похода.

Гибель «Петропавловска» крайне отрицательно повлияла на боевую деятельность Тихоокеанской эскадры. Флот потерял не только один из броненосцев, но и талантливого руководителя и организатора обороны Порт-Артура вице-адмирала С. О. Макарова, пользовавшегося у личного состава любовью и уважением[6]. Адекватной замены ему до конца войны так и не нашли.

Эскадреннный броненосец «Император Николай I» — Потерпев неудачу в попытках заблокировать выход из Порт-Артурской гавани пароходами-брандерами, адмирал Х. Того разработал новый план. Суть его заключалось в том, чтобы скрытно поставить напротив выхода из гавани минное заграждение, а затем выманить на него русскую эскадру отрядом — «приманкой» из крейсеров. Минная постановка была проведена в ночь на 31 марта минным заградителем «Корю Мару», наскоро переделанным из транспорта, под прикрытием четырёх отрядов миноносцев. Японский отряд был обнаружен, но не атакован, поскольку С. О. Макаров посчитал, что подозрительные корабли — русские миноносцы, направленные им в дозор[3]: накануне вечером командующий флотом решил провести ночной поиск в районе островов Эллиот и в случае обнаружения противника атаковать его торпедами. Вскоре после выхода в море миноносцы «Смелый» и «Страшный» отстали от своего отряда, а затем и вовсе разлучились и действовали самостоятельно. Дойдя до Эллиота и не обнаружив там противника, отряд повернул обратно. Шесть кораблей благополучно вернулись в Порт-Артур. Отставший «Страшный» ночью наткнулся на один из отрядов японских миноносцев, прикрывавших постановку, и принял их за свои корабли, присоединившись к отряду. Японцы тоже приняли его за свой корабль, но когда на рассвете «Страшный» показал опознавательные сигналы, он был немедленно атакован и после непродолжительного боя потоплен. Вышедший на помощь миноносцу броненосный крейсер «Баян» также был обстрелян крейсерами противника и, подняв из воды 5 матросов, уцелевших из экипажа погибшего миноносца, полным ходом направился в базу.

Не ожидая выхода всех кораблей и не отдав приказа протралить рейд, С. О. Макаров в 7 часов повёл броненосцы «Петропавловск», «Полтава» и четыре крейсера к месту гибели «Страшного», успешно миновав минное поле. «Петропавловск» открыл огонь по японским крейсерам; японцы отступили на восток, где вскоре показались главные силы их флота. Русский отряд повернул к Порт-Артуру. Здесь к нему присоединились броненосцы «Победа» и «Пересвет», после чего С. О. Макаров вновь пошёл на сближение с противником. На этот раз курс вёл прямо на мины.

На мачте «Петропавловска» взвился сигнал: «миноносцам войти в гавань», и он на малом ходу начал поворот вправо. В 9.43 в носовой части корабля с правого борта раздался взрыв, пришедшийся на район носовой башни главного калибра. Боезапас сдетонировал. Силой взрыва были сброшены за борт носовая 305-мм орудийная башня, дымовые трубы и кожухи. Обрушившаяся фок-мачта разворотила командирский и ходовой мостики. Через минуту броненосец погрузился в воду носовой частью[8]. Затем последовал взрыв котлов, после которого «Петропавловск», разломившись на две части, ушёл под воду.

Шлюпки с других кораблей бросились подбирать плававших в воде людей. Удалось спасти 80 человек, включая командира корабля капитана 1-го ранга Н. М. Яковлева, а также начальника военно-морского отдела штаба командующего флотом на Тихом океане контр-адмирала великого князя Кирилла Владимировича (двоюродного брата императора Николая II; великий князь умер в 1938 году от болезни ног — следствия ранений 1904 года). Но поиски командующего флотом не принесли результатов. Вице-адмирал С. О. Макаров погиб вместе с 10 штабными офицерами, включая начальника штаба контр-адмирала М. П. Моласа, 17 или 18 корабельными офицерами, 620 или 652 матросами (данные о числе погибших в разных источниках отличаются) и известным художником-баталистом В. В. Верещагиным, делавшим наброски для будущих картин во время похода.

Гибель «Петропавловска» крайне отрицательно повлияла на боевую деятельность Тихоокеанской эскадры. Флот потерял не только один из броненосцев, но и талантливого руководителя и организатора обороны Порт-Артура вице-адмирала С. О. Макарова, пользовавшегося у личного состава любовью и уважением. Адекватной замены ему до конца войны так и не нашли

Эскадренный броненосец «Император Николай I» — Многие называют «Император Николай I» самым противоречивым кораблем в истории российского флота. Начиная от проекта, кончая службой он олицетворял гениальные решения с непростительными недоработками, героические походы с беспрецедентным позором сдачи целой эскадры, его самая устаревшая в русской эскадре артиллерия нанесла самые серьезные повреждения японцам (пробитие брони башни 12″ орудий на «эскадренном бронененосце Фудзи», а также пробитие брони и повреждение рулевого управления на броненосном крейсере «Асама») в Цусимском сражении.

Броненосный крейсер «Баян» — В выходах из гавани навстречу японской эскадре «Баян» выполнял роль флагмана отряда крейсеров. Однако его боевые возможности уменьшала ограниченная дальнобойность 8″ орудий. В перестрелках с японскими крейсерами на предельной дальности снаряды крейсера не долетали до противника.

31 марта 1904 года «Баян» вышел на помощь подбитому и потерявшему ход миноносцу «Страшный», окруженному японскими миноносцами. Подойдя к месту боя крейсер столкнулся с отрядом из шести японских крейсеров (броненосные «Асама» и «Токива» и четыре бронепалубных). «Баян» открыл огонь, после чего под сосредоточенным ответным огнем противника спустил вельбот и ялик и начал спасать из воды команду погибшего миноносца (успели спасти пятерых матросов), после чего двинулся наперерез двум японским крейсерам, преследовавшим отряд русских миноносцев. Последний залп японских крейсеров лег под самой кормой «Баяна», однако крейсер успел уйти от неминуемой гибели и даже подобрать шлюпки. Только сопроводив миноносцы к берегу, по приказу флагмана крейсер присоединился к эскадре. За этот бой капитан 1-го ранга Вирен был удостоен ордена св. Георгия IV степени, были также награждены некоторые офицеры и матросы.

В дальнейшем действия Порт-Артурской эскадры ограничились выходами легких судов. «Баян» оставался в гавани. 24 апреля о приказу и. о. начальника эскадры контр-адмирала Витгефта с крейсеры были сняты для установки на батарею литер «В» четыре 75-мм пушки.

10 июня «Баян» под брейд-вымпелом капитана 1-го ранга Рейценштейна участвовал в эскадренном выходе в море для генерального сражения с японской эскадрой. В 19 часов 10 минут по сигналу адмирала Витгефта «Баян» с крейсерами занял место впереди эскадры, возвращавшейся в порт, не приняв боя.

26 июня «Баян» под брейд-вымпелом Рейценштейна возглавил отряд, включавший броненосец «Полтава», крейсера и миноносцы, который обстрелял занятые японцами высоты в бухте Тахо. В перестрелке с отрядом японских крейсеров и миноносцев 8″ снаряды «Баяна» опять не долетали до противника.

В июле «Баян» продолжал поддерживать огнем сухопутные войска. 14 июля он возглавлял отряд в составе броненосца «Ретвизан» и «Полтава», крейсеров «Новик» и «Аскольд», 3 канонерских лодок и 7 миноносцев, вышедший в бухту Тахо для обстрела японских позиций. В ответ японцы выслали броненосные крейсера «Ниссин» и «Кассуга». Русский отряд, не приняв боя, начал отходить. На входе в гавань «Баян» правым бортом задел мину, получив пробоину длиной почти 10 метров у бокового киля, в результате чего были затоплены первая кочегарка, две угольные ямы и правый бортовой коридор. При небольшом крене на правый борт дифферент дошел до 2,1 м. В 18 часов 40 минут крейсер успел встать на бочку, после чего сел на грунт. Под руководством лейтенанта В. И. Руднева были подведены два пластыря, пока другая аварийная партия под руководством трюмного механика Б. П. Кошелева закрепляла переборки.

Командование эскадры перед вводом крейсера в док решило полнностью его разоружить, «чтобы не надломился». Все 6″ и 75-мм пушки были сняты и переданы на сухопутный фронт и на другие корабли эскадры. Две 6″ пушки затонули вместе с баржей при обстреле японской осадной артиллерией. Ко 2 (15) сентября на «Баяне» уже не было ни одного 6″, 8х75-мм, 8х47-мм и 2х37-мм орудий, и рассчитывать на их возвращение не приходилось.

Командир корабля сам способствовал его разоружению. 15 (28) июля на совещании командиров и флагманов Р. Н. Вирен высказал предложение: «Флоту оставаться в Артуре, составляя с ним нераздельное целое, но разделить суда на те, которые будут выходить на рейд, и другие, которые останутся в гавани, окончат кампанию, и вся команда их пойдет на берег и примет участие в обороне Артура». После гибели Витгефта в бою в Жёлтом море именно Вирен был назначен начальником Порт-Артурского отряда кораблей и продолжил разоружение эскадры. Командование «Баяном» было поручено капитану 2-го ранга Ф. Н. Иванову — бывшему командиру минного заградителя «Амур».

В начале августа на команду «Баяна» возложили обязанность обслуживать 4×6″, 3×120-мм, 12×75-мм, 9×47-мм, 12×37-мм пушек и 5 прожекторов на сухопутном фронте и 9 фугасов форта № III, для чего с корабля на берег было списано 223 человека (батареями на сухопутном фронте командовали мичманы Юрий Лонткевич, Александр Бошняк, Анатолий Романов). Еще более 200 человек было послано 7 августа в резерв сухопутных войск крепости под командованием лейтенанта В. И. Руднева 3-го и мичмана П. М. Соймонова 2-го (в героической обороне г. Высокой участвовали лейтенант В. И. Руднев, инженер-механик М.И Глинка, младший врач А. П. Стеблов, священник о. Анатолий Куньев).

В конце сентября на «Баян» начали устанавливать 6″ орудия с крейсера «Паллада», готовя его к выходу в море. Японцы обстреливали гавань из орудий среднего калибра, а потом и из 11″ мортир. «Баян» получил 10 попаданий снарядами среднего калибра и 6 — 11″ снарядами. 3 октября крейсер, уже получивший повреждения в ходовой части, вышел на внешний рейд, уходя от обстрела. Покончив с броненосцами, стоявшими на внутреннем рейде, 25 ноября японцы вновь перенесли огонь на «Баян». С 9 до 17 часов по крейсеру было выпущено до 320 11″ и 6″ снарядов. Четыре из десяти попавших в крейсер снарядов были 11″ калибра. Не имея подводных пробоин, корабль все более оседал в воду, поскольку отсеки заполнялись водой в результате борьбы с пожарами. О восстановлении корабля уже не могло быть и речи. К полудню 26 ноября крейсер, наполнившись водой, с 15-градусным креном на левый борт всем корпусом лег на грунт Восточного бассейна.

Часть команды «Баяна» образовала десантную роту во главе мичманом Ю. Л. Леонтковичем и инженер-механиком Е. П. Кошелевым. Капитан 2-го ранга Иванов получил должность при штабе. В ночь на 20 декабря 1904 года «Баян» был взорван.

Канонерская лодка «Кореец» — 9 февраля 1904 года «Варяг» и «Кореец» вышли из Чемульпо и в 11:45 вступили в бой с японской эскадрой, который длился около часа. Бой проходил на большом расстоянии, поэтому большая часть снарядов «Корейца» не долетала до неприятеля. Японские же снаряды в основном давали перелеты, не причиняя лодке никакого вреда. За время боя корабль выпустил по противнику 52 снаряда; единственным повреждением было пробитое осколком японского снаряда таранное отделение. Потерь не было.

Чтобы не допустить захвата корабля японцами, после боя (в 15:55) «Кореец» был взорван на рейде Чемульпо. Экипаж был принят на борт французского крейсера «Паскаль», вывезен в Сайгон и вскоре вернулся в Россию. В Санкт-Петербурге все офицеры были награждены Орденом Святого Георгия 4-й степени, а члены команд — знаками отличия этого ордена.

Медаль «За бой «Варяга» и «Корейца» 27 января 1904»

В честь подвига моряков была учреждена специальная медаль «За бой «Варяга» и «Корейца» при Чемульпо», которой были награждены все участники боя.

В 1905 году канонерская лодка «Кореец» была поднята японцами и сдана на слом.

200 years since the birth of V.G. Belinsky / 200 лет В.Г. Белинскому

Vissarion Grigoryevich Belinsky (June 11 [O.S. May 30] 1811 – June 7 [O.S. May 26] 1848) was a Russian literary critic of Westernizing tendency. He was an associate of Alexander Herzen, Mikhail Bakunin (he at one time courted one of his sisters), and other critical intellectuals. Belinsky played one of the key roles in the career of poet and publisher Nikolay Nekrasov and his popular magazine The Contemporary (also known as «Sovremennik).

Although born in Sveaborg, Helsinki, Vissarion Belinskii was based in St. Petersburg, Russia, where he was a respected critic and editor of two major literary magazines: Otechestvennye Zapiski («Notes of the Fatherland»), and Sovremennik («The Contemporary). In both magazines Belinskii worked with younger Nikolay Nekrasov.

He was unlike most of the other Russian intellectuals of the 1830s and 1840s. The son of a rural medical doctor, he was not a wealthy aristocrat. The fact that Belinskii was relatively underprivileged meant, among other effects, that he was mainly self-educated, unlike Alexander Herzen or Mikhail Bakunin, this was partly due to being expelled from Moscow University for political activity. But it was less for his philosophical skill that Belinskii was admired and more for emotional commitment and fervor. “For me, to think, to feel, to understand and to suffer are one and the same thing,” he liked to say. This was, of course, true to the Romantic ideal, to the belief that real understanding comes not only from mere thinking (reason), but also from intuitive insight. This combination of thinking and feeling pervaded Belinskii’s life.

Ideologically, Belinskii shared, but with exceptional intellectual and moral passion, the central value of most of Westernizer intelligentsia: the notion of the individual self, a person (lichnost’), that which makes people human, and gives them dignity and rights. With this idea in hand (which he arrived at through a complex intellectual struggle) faced the world around him armed to do battle. He took on much conventional philosophical thinking among educated Russians, including the dry and abstract philosophizing of the German idealists and their Russian followers. In his words, “What is it to me that the Universal exists when the individual personality [lichnost’] is suffering.” Or: “The fate of the individual, of the person, is more important than the fate of the whole world.” Also upon this principle, Belinskii constructed an extensive critique of the world around him (especially the Russian one). He bitterly criticized autocracy and serfdom (as “trampling upon everything that is even remotely human and noble”) but also poverty, prostitution, drunkenness, bureaucratic coldness, and cruelty toward the less powerful (including women).

Belinskii worked most of his short life as a literary critic. His writings on literature were inseparable from these moral judgments. Belinskii believed that the only realm of freedom in the repressive reign of Nicholas I was through the written word. What Belinskii required most of a work of literature was “truth.” This meant not only a probing portrayal of real life (he hated works of mere fantasy, or escape, or aestheticism), but also commitment to “true” ideas—the correct moral stance (above all this meant a concern for the dignity of individual people): As he told Gogol (in a famous letter) the public “is always ready to forgive a writer for a bad book [i.e. aesthetically bad], but never for a pernicious one [ideologically and morally bad].” Belinskii viewed Gogol’s recent book, Correspondence with Friends, as pernicious because it renounced the need to “awaken in the people a sense of their human dignity, trampled down in the mud and the filth for so many centuries.”

In his role as perhaps the most influential liberal critic and ideologist of his day, Belinsky advocated literature that was socially conscious. He hailed Fyodor Dostoevsky’s first novel, Poor Folk (1845), however, Dostoevsky soon thereafter broke with Belinsky.

Inspired by these ideas, which led to thinking about radical changes in society’s organization, Belinskii began to call himself a socialist starting in 1841. Among his last great efforts were his move to join Nikolay Nekrasov in the popular magazine The Contemporary (also known as «Sovremennik»), where the two critics established the new literary center of St. Petersburg and Russia. At that time Belinskii published his Literary Review for the Year 1847.

In 1848, shortly before his death, Belinskii granted full rights to Nikolay Nekrasov and his magazine, The Contemporary («Sovremennik), to publish various articles and other material originally planned for an almanac, to be called the Leviathan.

Belinskii died of consumption on the eve of his arrest by the Tsar’s police on account of his political views. In 1910, Russia celebrated the centenary of his birth with enthusiasm and appreciation.

His surname has variously been spelled Belinsky or Byelinski. His works, in twelve volumes, were first published in 1859–1862. Following the expiration of the copyright in 1898, several new editions appeared. The best of these is by S. Vengerov; it is supplied with profuse notes.

Belinskii was an early supporter of the work of Ivan Turgenev. The two became close friends and Turgenev fondly recalls Belinskii in his book Literary Reminiscences and Autobiographical Fragments. The British writer Isaiah Berlin has a chapter on Belinskii on his 1978 book Russian Thinkers. Here he points out some deficiencies of Belinsky’s critical insight:

He was wildly erratic, and all his enthusiasm and seriousness and integrity do not make up for lapses of insight or intellectual power. He declared that Dante was not a poet; that Fenimore Cooper was the equal of Shakespeare; that Othello was the product of a barbarous age…

But further on in the same essay, Berlin remarks:

Because he was naturally responsive to everything that was living and genuine, he transformed the concept of the critic’s calling in his native country. The lasting effect of his work was in altering and altering crucially and irretrievably, the moral and social outlook of the leading younger writers and thinkers of his time. He altered the quality and the tone both of the experience and of the expression of so much Russian thought and feeling that his role as a dominant social influence overshadows his attainments as a literary critic.

Виссарион Григорьевич Белинский (30 мая (11 июня) 1811, крепость Свеаборг, Финляндия — 26 мая (7 июня) 1848 года, Санкт-Петербург) — русский писатель, литературный критик, публицист, философ-западник.
Сотрудничал с журналами «Отечественные записки» (1839—1846) и «Современник» (с 1846).

Биография

Внук священника в селе Белыни (Нижнеломовского уезда Пензенской губернии) и сын лекаря, служившего в Балтийском флоте. Родился 30 мая 1810, по другим сведениям 1 (13) июня 1811 года в семье флотского врача в Свеаборге (Суоменлинна, крепость, ныне входящая в черту Хельсинки, Финляндия), где в то время жил его отец Григорий Никифорович Белынский (1784—1835) (При поступлении в университет будущий критик смягчил свою фамилию), переселившийся впоследствии (1816) на службу в родной край и получивший место уездного врача в городе Чембаре.

Выучившийся чтению и письму у учительницы, Белинский был отдан в только что открывшееся в Чембаре уездное училище, откуда в 1825 году перешёл в губернскую гимназию, где пробыл 3½ года, но не окончил курса (в то время четырёхлетнего), потому что гимназия не удовлетворяла его, и задумал поступить в Московский университет. Исполнение этого замысла было очень нелегко, потому что отец, по ограниченности средств, не мог содержать сына в Москве; но юноша решился бедствовать, лишь бы только быть студентом. В августе 1829 года он был зачислен в студенты по словесному факультету, а в конце того же года принят на казённый счёт.

Университетские годы

С 1829 по 1832 года учился на словесном отделении философского факультета Московского университета. Поступление в университет, помимо сдачи экзаменов, было сопряжено с целым рядом формальностей. В частности требовалось поручительство «о непринадлежности к тайным обществам». Такое поручительство предоставил генерал Дурасов — знакомый родственников Белинского. Московский университет того времени ещё принадлежал по своему характеру и направлению к эпохе дореформенной; но в нём уже появились молодые профессора, знакомившие студентов с настоящей наукой и бывшие предвестниками блестящего периода университетской жизни 40-х годов. Лекции Николая Надеждина и Михаила Павлова вводили слушателей в круг идей германской философии (Шеллинга и Окена), вызвавших среди молодежи сильное умственное возбуждение. Увлечение интересами мысли и идеальными стремлениями соединило наиболее даровитых студентов в тесные дружеские кружки, из которых впоследствии вышли очень влиятельные деятели русской литературы и общественной жизни. В этих кружках Белинский — и в годы своего студенчества, и позже — нашёл горячо любимых друзей, которые ему сочувствовали и вполне разделяли его стремления (Герцен, Огарёв, Станкевич, Кетчер, Евгений Корш, впоследствии Василий Боткин и другие).

Поддаваясь влиянию носившейся тогда в воздухе философии и ещё более — влиянию литературного романтизма, молодой студент Белинский решился выступить на литературное поприще с трагедией в стиле шиллеровских «Разбойников», заключавшей в себе, между прочим, сильные тирады против крепостного права. Представленная в цензуру (состоявшую в то время из университетских профессоров), эта трагедия не только не была разрешена к печати, но и послужила для Белинского источником целого ряда неприятностей, которые привели, в конце концов, к исключению его из университета «по неспособности» (1832). Белинский остался безо всяких средств и кое-как перебивался уроками и переводами (между прочим, перевел роман Поля де-Кока «Магдалина», Москва, 1833). Ближе познакомившись с профессором Надеждиным, основавшим в 1831 году новый журнал «Телескоп», он стал переводить небольшие статейки для этого журнала и, наконец, в сентябре 1834 года выступил с первой своей серьёзной критической статьёй, с которой, собственно, и начинается его настоящая литературная деятельность.

Первая критическая статья

Эта критическая статья Белинского, помещённая в нескольких номерах издававшейся при «Телескопе» «Молвы», под названием: «Литературные мечтания. Элегия в прозе», представляет горячо и блестяще написанный обзор исторического развития русской литературы. Установив понятие литературы в идеальном смысле и сличая с ним положение нашей литературы от Кантемира до новейшего времени, Белинский высказывает убеждение, что «у нас нет литературы» в том широком, возвышенном смысле, как он её понимает, а есть лишь небольшое число писателей. Он с уверенностью высказывает этот отрицательный вывод, но именно в нём и находит залог богатого будущего развития: этот вывод важен и дорог, как первое сознание истинного значения литературы; с него и должны были начаться её деятельное развитие и успехи. «У нас нет литературы, — говорит Белинский. — я повторяю это с восторгом, с наслаждением, ибо в сей истине вижу залог наших будущих успехов… Присмотритесь хорошенько к ходу нашего общества, — и вы согласитесь, что я прав. Посмотрите, как новое поколение, разочаровавшись в гениальности и бессмертии наших литературных произведений, вместо того, чтобы выдавать в свет недозрелые творения, с жадностью предаётся изучению наук и черпает живую воду просвещения в самом источнике. Век ребячества проходит, видимо, — и дай Бог, чтобы он прошёл скорее. Но ещё более дай Бог, чтобы поскорее все разуверились в нашем литературном богатстве. Благородная нищета лучше мечтательного богатства! Придёт время, — просвещение разольётся в России широким потоком, умственная физиономия народа выяснится, — и тогда наши художники и писатели будут на все свои произведения налагать печать русского духа. Но теперь нам нужно ученье! ученье! ученье!…»

В этой первой своей статье, которая произвела на читателей очень сильное впечатление, Белинский явился, с одной стороны, прямым продолжателем Надеждина, а с другой — выразителем тех мнений о литературе и её задачах, какие высказывались в то время в кружке Станкевича, имевшем решительное влияние на развитие убеждений нашего критика. Надеждин, восставая против современного ему романтизма с его дикими страстями и заоблачными мечтаниями, требовал от литературы более простого и непосредственного отношения к жизни; кружок Станкевича, всё более и более увлекавшийся направлением философским, ставил на первый план воспитание в себе «абсолютного человека», то есть личное саморазвитие, безотносительно к окружающей нас действительности и общественной среде. Оба эти требования и были положены Белинским в основу его критических рассуждений. Их горячий тон, страстное отношение критика к своему предмету остались навсегда отличительной особенностью всего, что выходило из-под его пера, потому что вполне соответствовало его личному характеру, главной чертой которого всегда было, по словам Тургенева, «стремительное домогательство истины». В этом «домогательстве» Белинский, одарённый крайне восприимчивой и впечатлительной натурой, провёл всю жизнь, всей душой отдаваясь тому, что в данную минуту считал правдой, упорно и мужественно отстаивая свои воззрения, но не переставая, в то же время, искать новых путей для разрешения своих сомнений. Эти новые пути и указывались ему русской жизнью и русской литературой, которая именно со второй половины 30-х годов (с появлением Гоголя) начала становиться выражением действительной жизни.

Второе литературное обозрение Белинского, появившееся в «Телескопе» через полтора года после первого (1836), проникнуто тем же отрицательным духом; существенная мысль его достаточно выражается самым заглавием: «Ничто о ничём, или отчёт г. издателю „Телескопа“ за последнее полугодие (1835) русской литературы». Но появление повестей Гоголя и стихотворений Кольцова уже заставляет критика надеяться на лучшее будущее: в этих произведениях он уже видит начало новой эпохи в русской литературе. Эта мысль ещё яснее выступает в большой статье: «О русской повести и повестях Гоголя», за которой следовали статьи о стихотворениях Баратынского, Бенедиктова и Кольцова.

В 1835 года Надеждин, уезжая на время за границу, поручил издание «Телескопа» Белинскому, который старался, сколько было возможно, оживить журнал и привлечь к сотрудничеству свежие литературные силы из круга близких к нему людей; по возвращении Надеждина, Белинский также продолжал принимать очень деятельное участие в журнале до его запрещения (1836), которое оставило Белинского без всяких средств к жизни. Все попытки найти работу были безуспешны; иной труд, кроме литературного, был для Белинского почти немыслим; изданная им в середине 1837 года «Русская грамматика» не имела никакого успеха; наконец, он заболел и должен был ехать на воды на Кавказ, где провёл три месяца. В этом безвыходном положении он мог существовать только с помощью друзей и долгов, которые были для него источником больших тревог. Это тяжёлое материальное положение Белинского несколько улучшилось только в начале 1838 года, когда он сделался негласным редактором «Московского Наблюдателя», перешедшего от прежних издателей в другие руки. В этом журнале Белинский явился таким же неутомимым работником, каким был прежде в «Телескопе»; здесь помещён целый ряд его крупных критических статей (между прочим, подробный трактат о «Гамлете»), 5-актная драма «Пятидесятилетний дядюшка или странная болезнь», после которой Белинский окончательно убедился, что его призвание — только в критике.

Влияние кружка Станкевича на Белинского

В эти годы Белинский находился под влиянием кружка Станкевича, — кружка, направившего в это время все свои умственные силы на изучение философской системы Гегеля, которая разбиралась до мельчайших подробностей и комментировалась в бесконечных спорах. Главным оратором кружка являлся М. А. Бакунин, поражавший своей начитанностью и диалектикой. Идя вслед за ним, Белинский всецело усвоил одно из основных положений Гегелевского миросозерцания: «всё действительное разумно», — и явился страстным защитником этого положения в самых крайних логических его последствиях и особенно в применении к действительности русской.

Белинский и его друзья в те годы «жили» философией, на всё смотрели и всё решали с философской точки зрения. Это было время их первого знакомства с Гегелем, и восторг, возбуждённый новизной и глубиной его идей, на некоторое время взял верх над всеми остальными стремлениями передовых представителей молодого поколения, сознавших на себе обязанность быть провозвестниками неведомой у нас истины, которая казалась им, в пылу первого увлечения, всё объясняющей, всё примиряющей и дающей человеку силы для сознательной деятельности. Органом этой философии и явился «Московский Наблюдатель» в руках Белинского и его друзей. Его характерными особенностями были: проповедь полного признания «действительности» и примирения с нею, как с фактом законным и разумным; теория чистого искусства, имеющего целью не воспроизведение жизни, а лишь художественное воплощение «вечных» идей; преклонение перед немцами, в особенности перед Гёте, за такое именно понимание искусства, и ненависть или презрение к французам за то, что они вместо культа вечной красоты вносят в поэзию временную и преходящую злобу дня. Все эти идеи и развивались Белинским в статьях «Московского Наблюдателя» с обычной страстностью, с которой он всегда выступал на защиту того, во что верил; прежняя проповедь личного самосовершенствования, вне всякого отношения к вопросам внешней жизни, сменилась теперь поклонением общественному статус-кво.

Белинский утверждал, что действительность значительнее всех мечтаний, но смотрел на неё глазами идеалиста, не столько старался её изучать, сколько переносил в неё свой идеал и верил, что этот идеал имеет себе соответствие в нашей действительности или что, по крайней мере, важнейшие элементы действительности сходны с теми идеалами, какие найдены для них в системе Гегеля. Такая уверенность, очевидно, была лишь временным и переходным увлечением системой и скоро должна была поколебаться. Этому содействовали, главным образом, два обстоятельства: во-первых, жаркие споры Белинского и его друзей с кружком Герцена и Огарёва, уже давно покинувших теоретическое философствование ради изучения вопросов общественных и политических, и оттого постоянно указывавших на резкие и непримиримые противоречия действительности с идеалами, и, во-вторых, более тесное и непосредственное соприкосновение с русской общественной жизнью того времени, вследствие переезда Белинского в Петербург.

Работа в «Отечественных Записках»

Этот переезд состоялся в конце 1839 года, когда Белинский, убедившись в материальной невозможности продолжать издание «Наблюдателя» и бороться с увеличивающейся нуждой, вошёл, через И. И. Панаева, в переговоры с А. А. Краевским, и принял его предложение взять на себя критический отдел в «Отечественных Записках». С болью в сердце оставлял он Москву и друзей своих, и в Петербурге долго ещё не мог освоиться со своим новым положением: его первые статьи в «Отечественных Записках» (о «Бородинской годовщине», о Менцеле, о «Горе от ума») ещё носят на себе «московский» отпечаток, даже усиленный, как будто критик хотел во что бы то ни стало довести свои выводы о разумной действительности до самого крайнего предела. Но действительность, при более близком знакомстве с нею, ужаснула его, — и старые вопросы, занимавшие его мысль, мало-помалу стали являться перед ним в другом свете. Весь запас нравственных стремлений к высокому, пламенной любви к правде, направлявшийся прежде на идеализм личной жизни и на искусство, обратился теперь на скорбь об этой действительности, на борьбу с её злом, на защиту беспощадно попираемого ею достоинства человеческой личности. С этого времени критика Белинского приобретает значение общественное; она всё больше и больше проникается живыми интересами русской жизни и вследствие этого становится всё более и более положительной. С каждым годом в статьях Белинского мы находим всё меньше и меньше рассуждений о предметах отвлечённых; всё решительнее становится преобладание элементов данных жизнью, всё яснее признание жизненности — главной задачей литературы.
«Мы живём в страшное время, — писал он ещё в 1839 году, — судьба налагает на нас схиму, мы должны страдать, чтобы нашим внукам легче было жить… Нет ружья, — бери лопату, да счищай с „расейской“ публики (грязь). Умру на журнале, и в гроб велю положить под голову книжку „Отечественных Записок“. Я — литератор; говорю это с болезненным и вместе радостным и горьким убеждением. Литературе расейской — моя жизнь и моя кровь… Я привязался к литературе, отдал ей всего себя, то есть сделал её главным интересом своей жизни…»

И в самом деле, «Отечественные Записки» поглощали теперь всю деятельность Белинского, работавшего с чрезвычайным увлечением и вскоре успевшего завоевать своему журналу, по влиянию на тогдашних читателей, первое место в литературе. В целом ряде больших статей Белинский является теперь уже не отвлечённым эстетиком, а критиком-публицистом, разоблачающим фальшь в литературе. От литературы он требует возможно более полного изображения действительной жизни: «Свобода творчества, — говорит он в одной из своих статей, — легко согласуется со служением современности; для этого не нужно принуждать себя писать на темы, насиловать фантазию; для этого нужно только быть гражданином, сыном своего общества и своей эпохи, усвоить себе его интересы, слить свои стремления с его стремлениями; для этого нужна симпатия, любовь, здоровое практическое чувство истины, которое не отделяет убеждения от дела, сочинения от жизни».

Белинский и религия

Религиозные убеждения молодости уступают место настроениям явно атеистическим. В 1845 Белинский пишет Герцену, что «в словах Бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут».

Последние годы

Кроме ежегодных обозрений текущей литературы, в которых взгляды Белинского высказывались с особенной полнотой и последовательностью, кроме статей о театре и массы библиографических и политических заметок, Белинский поместил в «Отечественных Записках» 1840—1846 гг. статьи о Державине, Лермонтове, Майкове, Полежаеве, Марлинском, о русской народной поэзии и ряд больших статей о Пушкине (1844), составивших целый том и представляющих, в сущности, историю русской литературы от Ломоносова до смерти Пушкина.

Между тем здоровье Белинского, изнуряемое спешной журнальной работой, становилось всё хуже и хуже: у него уже развивалась чахотка.

Герцен так описал Белинского в тот период: «Без возражений, без раздражения он не хорошо говорил, но когда он чувствовал себя уязвлённым, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щёк и голос прерываться, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким и по дороге с необычайной силой, с необычайной поэзией развивал свою мысль. Спор оканчивался очень часто кровью, которая у больного лилась из горла; бледный, задыхающийся, с глазами, остановленными на том, с кем говорил, он дрожащей рукой поднимал платок ко рту и останавливался, глубоко огорчённый, уничтоженный своей физической слабостью».

Осенью 1845 года он выдержал сильную болезнь, грозившую опасностью его жизни; срочная работа становилась ему невыносима; отношения с редакцией «Отечественных Записок» стали расстраиваться, и в начале 1846 года Белинский совсем оставил журнал. Лето и осень этого года он провёл вместе с артистом Щепкиным на юге России, а по возвращении в Петербург сделался постоянным сотрудником нового журнала «Современник», издание которого взяли на себя Н. А. Некрасов и И. И. Панаев, собравшие вокруг себя лучшие литературные силы того времени. Но дни Белинского были уже сочтены. Не считая мелких библиографических заметок, ему удалось напечатать в «Современнике» только одну большую статью: «Обозрение литературы 1847 года».

Усилившаяся болезнь заставила его предпринять поездку за границу (с мая по ноябрь 1847 г.), но эта поездка не принесла ожидаемого облегчения; Белинский медленно угасал и скончался 26 мая (7 июня) 1848 года в Санкт-Петербурге. Похоронен на Литераторских мостках на Волковском кладбище Санкт-Петербурга.

 

 

190 years since the birth of P.L. Chebyshev / 190 лет со дня рождения П.Л. Чебышева

Pafnuty Lvovich Chebyshev (May 16 [O.S. May 4] 1821 – December 8 [O.S. November 26] 1894) The great Russian mathematician.

Early years

One of nine children, Chebyshev was born in the village of Okatovo in the district of Borovsk, province of Kaluga. His father, Lev Pavlovich, was a Russian nobleman and wealthy landowner. Pafnuty Lvovich was first educated at home by his mother Agrafena Ivanovna (in reading and writing) and by his cousin Avdotya Kvintillianovna Sukhareva (in French and arithmetic). Chebyshev mentioned that his music teacher also played an important role in his education, for she «raised his mind to exactness and analysis.

A physical handicap (of unknown cause) affected Chebyshev’s adolescence and development. From childhood, he limped and walked with a stick and so his parents abandoned the idea of his becoming an officer in the family tradition. His disability prevented his playing many children’s games and he devoted himself instead to mathematics.

In 1832, the family moved to Moscow, mainly to attend to the education of their eldest sons (Pafnuty and Pavel, who would become lawyers). Education continued at home and his parents engaged teachers of excellent reputation, including (for mathematics and physics) P.N. Pogorelski, held to be one of the best teachers in Moscow and who had taught (for example) the writer Ivan Sergeevich Turgenev.

University studies

In summer 1837, Chebyshev passed the registration examinations and, in September of that year, began his mathematical studies at the second philosophical department of Moscow University. His teachers included N.D. Brashman, N.E. Zernov and D.M. Perevoshchikov of whom it seems clear that Brashman had the greatest influence on Chebyshev. Brashman instructed him in practical mechanics and probably showed him the work of French engineer J.V. Poncelet. In 1841 Chebyshev was awarded the silver medal for his work «calculation of the roots of equations» which he had finished in 1838. In this, Chebyshev derived an approximating algorithm for the solution of algebraic equations of nth degree based on Newton’s algorithm. In the same year he finished his studies as «most outstanding candidate».

In 1841, Chebyshev’s financial situation changed drastically. There was famine in Russia and his parents were forced to leave Moscow. Although they could no longer support their son, he decided to continue his mathematical studies and prepared for the master examinations, which lasted six months. Chebyshev passed the final examination in October 1843 and, in 1846, defended his master thesis «An Essay on the Elementary Analysis of the Theory of Probability. His biographer Prudnikov suggests that Chebyshev was directed to this subject after learning of recently-published books on probability theory or on the revenue of the Russian insurance industry.

Adult years

In 1847, Chebyshev promoted his thesis pro venia legendi «On integration with the help of logarithms» at St Petersburg University and thus obtained the right to teach there as a lecturer. At that time some of Leonhard Euler’s works were rediscovered by P. N. Fuss and were being edited by V. Ya. Bunyakovsky, who encouraged Chebyshev to study them. This would come to influence Chebyshev’s work. In 1848, he submitted his work The Theory of Congruences for a doctorate, which he defended in May 1849. He was elected an extraordinary professor at St Petersburg University in 1850, ordinary professor in 1860 and, after 25 years of lectureship, he became merited professor in 1872. In 1882 he left the university and devoted his life to research.

During his lectureship at the university (1852–1858), Chebyshev also taught practical mechanics at the Alexander Lyceum in Tsarskoe Selo (now Pushkin), a southern suburb of St Petersburg.

His scientific achievements were the reason for his election as junior academician (adjunkt) in 1856. Later, he became an extraordinary (1856) and in 1858 an ordinary member of the Imperial Academy of Sciences. In the same year he became an honorary member of Moscow University. He accepted other honorary appointments and was decorated several times. In 1856, Chebyshev became a member of the scientific committee of the ministry of national education. In 1859, he became an ordinary member of the ordnance department of the academy with the adoption of the headship of the commission for mathematical questions according to ordnance and experiments related to ballistics. The Paris academy elected him corresponding member in 1860 and full foreign member in 1874. In 1893, he was elected honorable member of the St. Petersburg Mathematical Society, which had been founded three years earlier.

Chebyshev died in St Petersburg on 26 November 1894.

Legacy

Chebyshev is considered a founding father of Russian mathematics. Among his well-known students were the prolific mathematicians Dmitry Grave, Aleksandr Korkin, Aleksandr Lyapunov and Andrey Markov. According to the Mathematics Genealogy Project, Chebyshev has 7,483 mathematical «descendants» as of 2010.[3]

The crater Chebyshev on the Moon and the asteroid 2010 Chebyshev are named in his honour.

 

Пафнутий Львович Чебышев (произносится как «Чебышёв») (4 (16 мая) 1821, Окатово, Калужская губерния — 26 ноября (8 декабря) 1894, Санкт-Петербург) —выдающийся русский математик и механик.

Биография

Чебышев родился в деревне Окатово, Боровского уезда, Калужской губернии в семье богатого землевладельца Льва Павловича. Первоначальное воспитание и образование получил дома, грамоте его обучила мать Аграфена Ивановна, арифметике и французскому языку — двоюродная сестра Авдотья Квинтильановна Сухарёва. Кроме того, с детства Пафнутий Львович занимался музыкой.

В 1832 году семья переезжает в Москву, чтобы продолжить образование взрослеющих детей. В Москве с Пафнутием Львовичем математикой и физикой занимается П. Н. Погоревский, один из лучших учителей Москвы, у которого в том числе учился Иван Тургенев.

Летом 1837 года Чебышев начинает изучение математики в Московском университете на втором философском отделении. Одним из учителей, которые более всего на него повлияли в дальнейшем, был Николай Брашман, который познакомил его с работами французского инженера Жана-Виктора Понселе.

В 1838 году, участвуя в студенческом конкурсе, получил серебряную медаль за работу по нахождению корней уравнения n-ной степени. Оригинальная работа была закончена уже в 1838 году и сделана на основе алгоритма Ньютона. За работу Чебышев был отмечен как самый перспективный студент.

В 1841 году в России случился голод, и семья Чебышева не могла больше его поддерживать. Однако Пафнутий Львович был полон решимости продолжить свои занятия. Он успешно заканчивает университет и защищает диссертацию.

В 1847 году Чебышев утверждён в звании доцента и начинает читать лекции по алгебре и теории чисел в Петербургском университете.

В 1850 году Чебышев защищает докторскую диссертацию и становится профессором Петербургского университета. Эту должность он занимал до старости.

В 1863 году особая «Комиссия Чебышева» принимала деятельное участие от Совета Санкт-Петербургского университета в разработке Университетского устава. Университетский устав, подписанный Александром II 18 июня 1863 года, предоставлял автономию университету как корпорации профессоров. Этот устав просуществовал до эпохи контрреформ правительства Александра III и рассматривался историками как наиболее либеральный и удачливый университетский регламент в России XIX — начала XX веков.

П. Л. Чебышев скончался 8 декабря 1894 года за письменным столом. Погребён в родном имении в селе Спас-Прогнанье, которое находится в 90 км от Москвы.

Научная деятельность

Чебышев считается одним из основоположников теории приближения функций. Работы также в теории чисел, теории вероятностей, механике.

Учёная деятельность Чебышева, начавшаяся в 1843 году появлением в свет небольшой заметки «Note sur une classe d’intégrales dé finies multiples» («Journ. de Liouville», т. VIII), не прекращалась до конца его жизни. Последний его мемуар «О суммах, зависящих от положительных значений какой-либо функции», вышел в свет уже после его кончины (1895, «Mem. de l’Ас. des sc. de St.-Peters.»).

Из многочисленных открытий Чебышева надо упомянуть прежде всего работы по теории чисел. Начало их положено в прибавлениях к докторской диссертации Чебышева: «Теория сравнений», напечатанной в 1849 году. В 1850 году появился знаменитый «Mémoire sur les nombres premiers», где даны асимптотические оценки для суммы ряда по всем простым числам p.

В 1867 году во II томе «Московского Математического Сборника» появился другой весьма замечательный мемуар Чебышева «О средних величинах», в котором дана теорема, лежащая в основе различных вопросов теории вероятностей и заключающая в себе знаменитую теорему Якова Бернулли как частный случай.

Этих двух работ было бы достаточно, чтобы увековечить имя Чебышева. По интегральному исчислению особенно замечателен мемуар 1860 года, в котором для заданного многочлена x4 + αx3 + βx2 + γx + δ с рациональными коэффициентами даётся алгоритм определения такого числа A, что выражение интегрировалось в логарифмах, и вычисления соответствующего интеграла.

Наиболее оригинальными, как по сущности вопроса, так и по методу решения, являются работы Чебышева «О функциях, наименее уклоняющихся от нуля». Важнейший из этих мемуаров — мемуар 1857 года под заглавием «Sur les questions de minima qui se rattachent à la représentation approximative des fonctions» (в «Мем. Акад. Наук»). Профессор Клейн в своих лекциях, прочитанных в Гёттингенском университете в 1901 году, называл этот мемуар «удивительным» (wunderbar). Его содержание вошло в классическое сочинение I. Bertrand Traité du Calcul diff. et integral. В связи с этими же вопросами находится и работа Чебышева «О черчении географических карт». Этот цикл работ считается основанием теории приближений. В связи с вопросами «о функциях, наименее уклоняющихся от нуля», находятся и работы Чебышева по практической механике, которой он занимался много и с большой любовью.

Также замечательны работы Чебышева об интерполировании, в которых он даёт новые формулы, важные как в теоретическом, так и практическом отношениях.

Одним из любимых приёмов Чебышёва, которым он особенно часто пользовался, было приложение свойств алгебраических непрерывных дробей к различным вопросам анализа.

К работам последнего периода деятельности Чебышева относятся исследования «О предельных значениях интегралов» («Sur les valeurs limites des intégrales», 1873). Совершенно новые вопросы, поставленные здесь Чебышевым, разрабатывались затем его учениками. Последний мемуар Чебышева 1895 года относится к той же области.

Общественная деятельность Чебышева не исчерпывалась его профессурой и участием в делах Академии наук. В качестве члена Ученого комитета Министерства просвещения он рецензировал учебники, составлял программы и инструкции для начальных и средних школ. Он был одним из организаторов Московского математического общества и первого в России математического журнала — «Математический сборник».

В течение сорока лет Чебышев принимал активное участие в работе военного артиллерийского ведомства и работал над усовершенствованием дальнобойности и точности артиллерийской стрельбы. В курсах баллистики до наших дней сохранилась формула Чебышева для вычисления дальности полета снаряда. Своими трудами Чебышев оказал большое влияние на развитие русской артиллерийской науки.

220 years since the birth of N.A. Bestuzhev / 220 лет со дня рождения Н.А. Бестужева

Николай Александрович Бестужев (13 (24) апреля 1791 года, Санкт-Петербург — 15 (27) мая 1855 года, Селенгинск) — капитан-лейтенант 8 флотского экипажа, декабрист, историограф флота, писатель, критик, изобретатель, художник.

Семья

Отец — Александр Федосеевич Бестужев (24.10.1761 — 20.3.1810), артиллерийский офицер, с 1800 года правитель канцелярии Академии художеств, писатель. Мать — Прасковья Михайловна (1775 — 27.10.1846).

Братья:
Бестужев, Александр Александрович
Бестужев, Михаил Александрович

Военная карьера

Поступил в Морской кадетский корпус 22 марта 1802 года. С 7 мая 1807 года в звании гардемарин, а с 29 декабря 1809 года – мичман. 7 января 1810 года в звании подпоручик зачислен в Морской корпус. 14 июня 1813 года переведен во флот мичманом. Произведён в лейтенанты 22 июля 1814 года. В 1815 году участвовал в морском походе в Голландию, а в 1817 году во Францию.

15 июня 1820 года назначен помощником смотрителя Балтийских маяков в Кронштадте.

В 1821 —1822 году организовал литографию при Адмиралтейском департаменте. Весной 1822 года при Адмиралтейском департаменте начал писать историю русского флота. 7 февраля 1823 года награжден орденом Святого Владимира IV степени за организацию литографии.

В 1824 году на фрегате «Проворный» в качестве историографа совершил плавания во Францию и Гибралтар. 12 декабря 1824 года произведён в капитан-лейтенанты. С июля 1825 года – директор Адмиралтейского музея, за что получил от друзей прозвище «Мумия».

Писатель

Памятник Н. А. Бестужеву в Новоселенгинске.

С 1818 года член Вольного общества учреждения училищ по методике взаимного обучения. Член-сотрудник Вольного общества любителей российской словесности с 28 марта 1821 года, а с 31 мая действительный член. С 1822 года член Цензурного комитета. Редактор. С 1818 года сотрудничал с альманахом «Полярная звезда», журналами «Сын отечества», «Благонамеренный», «Соревнователь просвещения и благотворения» и другими.

С 1825 года член Общества поощрения художников. Вольнослушателем посещал классы академии художеств. Учился у А. Н. Воронихина и Н. Н. Фонлева. С 12 сентября 1825 года член Вольного экономического общества.

С 1818 года член масонской ложи «Избранного Михаила».

Декабрист

В 1824 году принят в Северное общество К. Ф. Рылеевым. К. Ф. Рылеев предлагал ему стать членом Верховной думы Северного общества. Автор проекта «Манифеста к русскому народу». Вывел на Сенатскую площадь Гвардейский экипаж.

Каторга

Арестован 16 декабря 1825 года, в тот же день доставлен в Петропавловскую крепость.

Осуждён по II разряду. 10 июля 1826 года приговорён в каторжную работу вечно.

7 августа 1826 года вместе с братом Михаилом доставлен в Шлиссельбург. Отправлены в Сибирь 28 сентября 1827 года. Прибыли в Читинский острог 13 декабря 1827 года. Переведены в Петровский завод в сентябре 1830 года.

8 ноября 1832 года срок каторги был сокращён до 15 лет, а 14 декабря 1835 года до 13 лет.

Работал акварелью, позднее маслом на холсте. Написал портреты декабристов, их жён и детей, городских жителей (115 портретов), виды Читы и Петровского Завода.

Ссылка

10 июля 1839 года братья Михаил и Николай Бестужевы обращены на поселение в город Селенгинск Иркутской губернии. Прибыли в Селенгинск 1 сентября 1839 года.

14 марта 1838 года в Селенгинск переехали мать и сестра декабриста К. П. Торсона. В феврале 1844 года мать братьев Бестужевых продала имение и ходатайствовола о разрешении ей вместе с дочерьми Еленой, Марией и Ольгой переселиться в Селенгинск. После смерти Прасковьи Михайловны (27 октября 1846 года) сёстрам Бестужевым разрешили поселиться в Селенгинске со всеми ограничениями, предписанными для жен государственных преступников.

Николай Бестужев на каторге и поселении занимался сапожным, ювелирным, токарным и часовым делом. Разрабатывал новую конструкцию хронометра. Во время Крымской войны разрабатывал конструкцию ружейного замка, создал «бестужевскую печь» и совместно с братом Михаилом двуколку «бестужевку».

Проводил метеорологические, сейсмические и астрономические наблюдения. Выращивал табак и арбузы, пытался организовать тонкорунное овцеводство. Описал Гусиноозерское месторождение каменного угля.

Проводил исследования по этнографии и археологии, собирал бурятские песни и сказки. Открыл следы оросительных систем у первых земледельцев Забайкалья, петроглифы вдоль Селенги.

В Селенгинске братья Михаил и Николай Бестужевы близко сошлись с главой буддистов, хамбо-ламой Гусиноозерского дацана Гомбоевым. Михаил Бестужев написал трактат о буддизме, который до сих пор не найден. Младший брат хамбо-ламы Н. И. Гомбоев принял христианство и уехал в Китай, где стал начальником почтово-телеграфной службы Российского посольства в Пекине. За него вышла замуж дочь Николая — Екатерина.

Жил в гражданском браке с буряткой Сабилаевой. Имели двоих детей: Алексей (1838 — 1900), крупный сибирский купец и промышленник, и Екатерина (в замужестве Гомбоева, умерла в 1929 или 1930 году в Харбине в возрасте около 90 лет).

Николай Александрович умер 15 мая 1855 года в Селенгинске. Похоронен на старом городском кладбище.

Дети жили в семье селенгинского купца Д. Д. Старцева и носили его фамилию.

Nikolay Aleksandrovich Bestuzhev (13 (24) April 1791, St. Petersburg — 15 (27) May 1855, Selenginsk) — Lieutenant-Commander 8 Naval Depot, a Decembrist, historian of the fleet, writer, critic, inventor, artist.

Father — Alexander Fedoseevich Bestuzhev (10.24.1761 — 20.03.1810), an artillery officer, since 1800 the chief secretary of the Academy of Fine Arts, a writer. Mother — Praskovia M. (1775 — 10.27.1846).
Brothers:
Bestuzhev Alexander
Bestuzhev, Mikhail Aleksandrovich

Military career

Entered the Naval Cadet Corps March 22, 1802. On May 7, 1807 with the rank of midshipman, and on December 29, 1809 — Warrant Officer. January 7, 1810 with the rank of lieutenant enlisted in the Marine Corps. June 14, 1813 transferred to the navy midshipman. Promoted to lieutenant July 22, 1814. In 1815 he participated in a marine expedition to Holland, and in 1817 in France.

15 June 1820 was appointed assistant superintendent of lighthouses in the Baltic Kronstadt.

In 1821 -1822 he organized a lithograph in the Admiralty department. In the spring of 1822 when the Admiralty department began to write the history of the Russian fleet. 7 February 1823 was awarded the Order of St. Vladimir of IV degree of organization of lithography.

In 1824, the frigate «Prompt» as the historian made a voyage to France and Gibraltar. December 12, 1824 promoted to captain to lieutenant. From July 1825 — Director of the Admiralty of the museum, for which he received from his friends the nickname «The Mummy».

Writer

Monument NA Bestuzhev in Novoselenginske.

Since 1818 member of the Free Society of institutions colleges on how peer learning. Associate Member of the Free Society of Lovers of Russian Literature from the March 28, 1821, and May 31, a full member. Since 1822, a member of Acceptable committee. Editor. Since 1818 has worked with the anthology «Polar Star» magazines «Son of the Fatherland», «well-intentioned», «Sorevnovatel education and charity» and others.

In 1825, he was a member of Society for the Encouragement of Artists. Volunteer attended classes Academy of Arts. He studied under A. Voronikhina and N. Fonleva. On September 12, 1825 Member of the Free Economic Society.

Since 1818 member of the Masonic Lodge «Elect Michael.»

Decembrist

In 1824 he was accepted into the Northern Society K.F Ryleev. K.F Rileyev offered him to become aa member of of the Supreme Duma Northern Society . The author of the draft of the Manifesto to the Russian people. «Brought to the Senate Square Guards.

Penal servitude

Arrested on 16 December 1825, the same day, delivered in St. Peter and Paul Fortress.

Sentenced under the category II. 10 July 1826 sentenced to penal servitude forever.

August 7, 1826 together with his brother Michael arrived in Shlisselburg. Sent to Siberia on Sept. 28, 1827. Arrived in Chita jail on Dec. 13, 1827. Transferred to the Petrovsky factory in September 1830.

November 8, 1832 lag was reduced to 15 years, and 14 December 1835 to 13 years.

He worked in watercolor, oil on canvas later. Portraits of the Decembrists and their wives and children, urban dwellers (115 portraits), the types of Chita and the Petrovsky factory.

July 10, 1839 brothers Michael and Nicholas Bestuzhev converted to a settlement in the city Selenginsk Irkutsk province. Gains in Selenginsk September 1, 1839.

March 14, 1838 in Selenginsk moved his mother and sister Decembrist K.P Thorson. In February 1844 the mother Bestuzhev brothers sold the property and asked to permit her with her daughters Helen, Maria and Olga to move to Selenginsk. After the death of Praskovia Mikhailovna (October 27, 1846) Bestuzhev sisters were allowed to settle in Selenginsk with all the limitations prescribed for the wives of state criminals.

Nicholas Bestuzhev in prison and was engaged in settlement shoe, jewelry, turning and hour case. Developed a new design chronometer. During the Crimean War of structures developed gun lock, created «Bestuzhev oven» and together with his brother Michael gig «bestuzhevku.

Conducted meteorological, seismic and astronomical observations. Grew tobacco and watermelons, trying to organize a fine-wool sheep. Described Gusinoozerskaya mine coal.

Conducted research on the ethnography and archeology, collecting Buryat songs and stories. Opened the traces of the irrigation systems at the first farmers of Transbaikalia and petroglyphs along the Selenga.

In Selenginsk brothers Michael and Nicholas Bestuzhev closely agreed with the head of the Buddhists, Hambo Lama Gusinoozerskaya datsan Gomboevym. Michael Bestuzhev wrote a treatise about Buddhism, which until now has been found. The younger brother of Hambo Lama NI Gomboev adopted Christianity and moved to China where he became head of the postal and telegraph service in the Russian Embassy in Beijing. For him, married the daughter of Nicholas — Catherine.

Lived in a civil marriage with buryatkoy Sabilaevoy. Had two children: Alex (1838 — 1900), a major Siberian merchant and industrialist, and Catherine (Gomboeva in marriage, died in 1929 or 1930 in Harbin, aged about 90 years).

Nikolai Alexandrovich died May 15, 1855 in Selenginsk. Buried in the old city cemetery.

Children living in families Selenga merchant D.D Startsev and wore his name.

170 years since the birth of I.Z. Surikov / 170 лет о дня рождения И.З. Сурикова

Surikov, Ivan Zakharovich

Born Mar. 25 (Apr. 6), 1841, in the village of Novoselovo, Uglich District, Yaroslavl Province; died Apr. 24 (May 6), 1880, in Moscow. Russian poet.

The son of an enserfed peasant, Surikov lived in poverty, first as a tradesman in Moscow with his father beginning in 1849 and later as the owner of a small grocery store. He taught himself to read and write and to compose poetry. In 1862, Surikov met A. N. Pleshcheev, who helped develop his talent.

Surikov began publishing in 1864; three collections of his poems appeared in 1871, 1875, and 1877. His poetry dealt mainly with the hard life of impoverished village and city dwellers. Surikov’s simple, melodious lyrics, which at first depicted everyday life, later expressed social protest; examples are “The Laborer” and “To a Toiling Brother.” His works drawn from Russian history reflected rebellious sentiments, for example, the narrative poems The Execution of Sten’ka Razin and Sadko; the latter was the basis of N. A. Rimsky-Korsakov’s opera of the same name.

Many of Surikov’s poems dealt with children and with the Russian landscape. His work is related to the democratic tradition in Russian literature and to folklore. Some of his poems have become popular folk songs, for example, “The Mountain Ash” (“Why do you sway”) and “In the Steppe” (in the popular version, “All Around There Is Only the Steppe”). On Surikov’s initiative, the joint collection The Dawn (1872) was published; its appearance marked the establishment of the Surikov Literary and Musical Circle.

Иван Захарович Суриков [25.3(6.4).1841, деревня Новосёлово Угличского уезда Ярославской губернии, — 24.4(6.5).1880, Москва], русский поэт. Родился в семье крепостного крестьянина. Жил в бедности, торгуя в Москве с 1849 года с отцом, а затем в собственной мелочной лавке. Самостоятельно научился грамоте и стихотворству. В 1862 году познакомился с Плещеевым, который помог развитию его таланта. Начал печататься в 1864 году. Суриков выпустил три сборника стихов (1871, 1875 и 1877). Основные темы его поэзии — тяжёлое положение деревенской и городской бедноты. Лирика Сурикова, отличающаяся простотой и мелодичностью, развивалась от бытовых зарисовок к темам социального протеста: «Труженик», «Трудящемуся брату» и др. В произведениях из русской истории выражены бунтарские настроения: поэмы «Казнь Стеньки Разина», «Садко» (на её основе создана одноимённая опера Римского-Корсакова). Многие стихи Сурикова посвящены русской природе и детям. Творчество Сурикова связано с демократическими традициями русской литературы, с фольклором. Некоторые его стихи стали популярными народными песнями: «Рябина» («Что стоишь качаясь…»), «В степи» (в народной обработке — «Степь да степь кругом») и др. По инициативе Сурикова был подготовлен коллективный сборник «Рассвет» (1872), положивший начало существованию Суриковского литературно-музыкального кружка.

 

170 years since the birth of V.O. Klyuchevsky / 170 лет со дня рождения В.О. Ключевского

Vasily Osipovich Klyuchevsky (January 28 [O.S. January 16] 1841 in Voskresnskoye Village, Penza Governorate, Russia – May 25 [O.S. 12 May] 1911, Moscow) dominated Russian historiography at the turn of the 19th and 20th centuries. He is still regarded as one of three most reputable Russian historians, alongside Nikolay Karamzin and Sergey Solovyov.

A village priest’s son, Klyuchevsky, of Mordvinian ethnicity, studied in the Moscow University under Sergey Solovyov, to whose chair he succeeded in 1879. His first important publications were an article on economic activities of the Solovetsky Monastery near the old Russian town of Belozersk (1867) and a thesis on medieval Russian hagiography (1871).

Kluchevsky was one of the first Russian historians to shift attention away from political and social issues to geographical and economical forces. He was particularly interested in the process of Russian peaceful colonisation of Siberia and the Far East. In 1882, he published his landmark study of the Boyar Duma, whereby he asserted his view of a state as a result of collaboration of diverse classes of society.

In 1889, Klyuchevsky was elected to the Russian Academy of Sciences. Although his lectures were highly popular, he published but a handful of biographies of «representative men», including Andrei Kurbsky, Afanasy Ordin-Nashchokin, Feodor Rtishchev, Vasily Galitzine, and Nikolay Novikov.

Василий Осипович Ключевский (16 (28) января 1841, село Воскресеновка Пензенской губернии — 12 (25) мая 1911, Москва) — русский историк, ординарный профессор Московского университета; ординарный академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук (сверх штата) по истории и древностям Русским (1900), председатель Императорского Общества истории и древностей российских при Московском университете, тайный советник.

После смерти отца, сельского священника Осипа Васильевича Ключевского (1815—1850), семья Ключевских перебралась в Пензу, где Василий учился в приходском и уездном духовных училищах, затем в 1856 году поступил в Пензенскую духовную семинарию, однако, не закончил её, в 1861 году уехал в Москву, где поступил на историко-филологический факультет Московского университета.

Среди учителей Ключевского были профессора С. В. Ешевский (всеобщая история), С. М. Соловьёв (русская история), Ф. И. Буслаев (история древнерусской словесности). Кандидатская диссертация: «Сказания иностранцев о Московском государстве»; магистерская диссертация: «Древнерусские жития святых как исторический источник» (1871), докторская диссертация: «Боярская дума Древней Руси» (1882).

После смерти С. М. Соловьёва (1879) стал читать курс русской истории в Московском университете. С 1882 года — профессор Московского университета. Параллельно основному месту работы читал лекции в Московской духовной академии и Московских женских курсах, организованных его другом В. И. Герье. В период 1887—1889 был деканом историко-филологического факультета и проректором университета.

В 1889 году избран член-корреспондентом Императорской Академии наук по разряду историко-политических наук.

В 1893—1895 годах по поручению императора Александра III читал курс русской истории великому князю Георгию Александровичу. Среди его учеников также был А.С. Хаханов.

В 1899 году вышло «Краткое пособие по русской истории», а с 1904 года издавался полный курс. Всего вышло 4 тома — до времени правления Екатерины II.

В 1900 году избран ординарным академиком Императорской Академии наук (сверх штата) по истории и древностям Русским.

В 1905 году Ключевский получил официальное поручение участвовать в работе Комиссии по пересмотру законов о печати и в совещаниях по проекту учреждения Государственной думы и её полномочи

В 1906 году в Париже принят в Ложу Шотландского устава «Космос» вместе с историками профессором Трачевским А. С., Аничковым Е. В. и рядом других известных русских общественных деятелей, главным образом принадлежащих кадетской партии.

10 апреля 1906 был избран членом Государственного совета от АН и университетов, но 11 апреля отказался от звания, поскольку не находил участие в совете «достаточно независимым для свободного… обсуждения возникающих вопросов государственной жизни».
В. О. Ключевский являлся почётным членом Витебской учёной архивной комиссии.

Умер 12 (25) мая 1911 в Москве. Похоронен на Донском кладбище в Москве.

General A.P. Yermolov / Генерал А.П. Ермолов

Aleksey Petrovich Yermolov (4 June [O.S. 24 May] 1772 — 23 April [O.S. 11 April] 1861), was a prominent Russian general of the 19th century. His charismatic leadership of imperial armies was romanticized in poems by Alexander Pushkin, Vasily Zhukovsky, and others.

http://en.wikipedia.org/wiki/Aleksey_Petrovich_Yermolov

Алексей Петрович Ермолов (24 мая (4 июня) 1777[2], Москва — 11 (23) апреля 1861, Москва) — русский военачальник и государственный деятель, участник многих крупных войн, которые Российская империя вела с 1790-х по 1820-е. Генерал от инфантерии (1818). Генерал от артиллерии (1837). Герой Кавказской войны.

Родился в семье офицера, учился в Московском университетском благородном пансионе. 10 лет записан в Преображенский полк и с 1791 служил в армии в чине капитана. Участвовал в войне с Польшей (1794) и Персидском походе 1796. В 1798, как один из участников Смоленского офицерского политического кружка, арестован и сослан «на вечное житьё» в Кострому, в 1801 возвращен из ссылки. Во время войн 1805—07 с Францией проявил храбрость и выдающиеся способности артиллерийского начальника. Во время Отечественной войны 1812 с 1(13) июля был начальником штаба 1-й Западной армии, сыграл значительную роль в сражениях при Валутиной Горе, Бородино и Малоярославце; под Бородином лично водил войска в атаку. После Бородинского сражения был начальником штаба объединённых армий. Во время заграничных походов 1813—14 начальник артиллерии союзных армий, командовал дивизией и корпусом, отличился при Кульме. С 1816 командир Отдельного Грузинского (позже Кавказского) корпуса, главнокомандующий в Грузии и одновременно чрезвычайный и полномочный посол в Иране. Возглавляя военную и гражданскую власть на Кавказе, проводил жестокую колониальную политику, руководил завоеванием Северного Кавказа. Вместе с тем, будучи сторонником суворовских методов обучения и воспитания войск, был оппозиционен аракчеевскому режиму, выделялся властным и независимым характером. Пользовался репутацией прогрессивного деятеля, и декабристы даже намечали его в состав Временного революционного правительства. За связь с декабристами в марте 1827 отозван Николаем I с Кавказа, а в ноябре 1827 уволен в отставку. В 1855 во время Крымской войны избран начальником государственного ополчения в 7 губерниях, но принял эту должность по Московской губернии.

http://ru.wikipedia.org/wiki/Ермолов_А.

220 years since the birth of Sylvester Shchedrin / 220 лет со дня рождения Сильвестра Щедрина

Sylvester Feodosiyevich Shchedrin (13 February 1791 — 8 November 1830) was a Russian landscape painter.

Sylvester Shchedrin was born in St. Petersburg into the family of the famous sculptor Pheodosiy Shchedrin, rector of the Imperial Academy of Arts. The landscape painter, Semion Shchedrin, was his uncle. In 1800, Sylvester Shchedrin entered the Imperial Academy of Arts in St. Petersburg, where he studied landscape paintings. Among his teachers were his uncle, Semion Shchedrin, Fedor Alekseev, M.M. Ivanov and Thomas de Thomon.[1]. In 1811 he graduated with several awards including the Large Gold Medal for his painting View from Petrovsky Island that gave him a scholarship to study abroad.

Sylvester left for Italy in 1818, delayed due to the Napoleonic Wars. In Italy, he studied the old masters in Rome; goes to Naples to paint watacolrs ordered by Grand Duke Mikhail Pavlovich of Russia; then return back to Rome. The biggest achievement of that period was New Rome. castle Sant’Angelo (1823) It was such a great success that he has painted 8-10 variations of the painting, each from a slightly different angle and with different details. His pension ended in 1823, but he decided to stay in abroad as a freelance painter. In 1825 he finished his work Lake of Albano that was a new step in his movement to the natural composition. In this painting he relaxed the boundary between subject and background, moved from using the formal colors.

Shchedrin had many commissions and grew to become a well-known artist in Italy. He lived in Rome and Naples, working en plein air, drawing bays and cliffs and views of small towns and fishermen villages. One of his favorite motifs were terraces in vines with a view of the sea. Referred as the images of the «Midday Paradis». At the end of the 1820s, Shchedrin began to draw nighttime uneasy, almost nightmarish landscapes, which may have been inspired from his gradually declining health. He died in Sorrento in 1830. In a sense works of Shchedrin concluded the whole period of developing of Russian art and started the new period in its development.

Shchedrin influenced not only the Russian art but Italian art as well. He was one of the founder of the so called Posillipo school. Many of his works are in Italian museums while some were returned to Russia. Shchedrin’s letters full of important artistic observations were published as a book (Shchedrin Letters from Italy) in 1932 and reprinted in 1978.

Сильвестр Феодосиевич Щедрин (2 (13) февраля 1791, Санкт-Петербург — 27 октября (8 ноября) 1830, Сорренто) — русский художник, пейзажист.

Творчество Сильвестра Щедрина характеризуется вниманием к природе местности, которую следует отобразить в пейзаже с портретной точностью и сходством. На русской почве он был создателем лирического пейзажа, жанра, который уже оформился в большинстве европейских стран.

В его ранних городских пейзажах воссоздан поэтический образ Петербурга. В более поздних акцент сделан на изображении природы Италии: видов Неаполя, Сорренто.

Первые работы художника — «Вид с Петровского острова», «Вид с Петровского острова на Тучков мост»— были написаны в стенах мастерской.

В них преобладает классицистическая манера изображения: и цветовое, и композиционное решение здесь достаточно условны. Пейзажи, написанные в первые годы проживания в Италии — «Колизей», «Водопад», «Вид в Тиволи», «Водопад в Тиволи» — тоже не обладали целостностью, живописной завершенностью. Их отличает изображение деталей, которые художнику так и не удалось гармонизировать.

Неаполь занимал особое место в творчестве художника. Он привлекал его красивой природой, а также обилием интересных бытовых подробностей из народной жизни. На полотнах, написанных в Неаполе, можно увидеть красивые набережные, морские гроты, скалы, бухты… Безусловно, были и такие детали, которые привлекали пейзажиста больше всего. Щедрину, как и многим современникам, нравилось изображать на своих картинах воду, небо, атмосферные эффекты. Во время пребывания в Неаполе и Сорренто Щедрина создает множество красивых морских пейзажей. Среди них «Вид Неаполя. Санта Лючия», «Вид Сорренто близ Неаполя», «Рыбаки у берега», «Большая гавань в Сорренто», «Малая гавань в Сорренто», «На острове Капри». В этот же период написана и серия «Террасы в Сорренто». В них и раскрылось дарование мастера. Художнику удается органично дополнять пейзажи изображениями людей. внося в них таким способом черты жанровости. Ведь люди там не просто композиционный элемент, а полноправные участники событий. Основу серии живописных полотен «Малые гавани в Сорренто» составляют изображения береговых утесов, которые как бы «отражают» зеленовато-голубые и зеленовато-песочные краски морской воды.

В пейзажах, написанных в 1828-30-х гг., к которым относится и знаменитая картина «Лунная ночь в Неаполе» можно наблюдать сложную игру с цветом и светом, за счет чего картины становятся удивительно драматичными.

Итальянская природа и ее красота занимают в творчестве Сильвестра Щедрина центральное место. Работая над картинами, он отходит от традиционной классицистической трактовки итальянского пейзажа, когда он рассматривается либо как героический, либо как совокупность древностей, дошедшая до современников и представляющая для них немалый интерес. Для художника важно показать поэтическое очарование итальянской природы и современную жизнь итальянских городов. Италию он воспринимает как романтический, беззаботный мир, где человек может слиться с природой и продолжать мерное и неторопливое существование на ее фоне. Во многом на формирование таких взглядов повлияла и традиция изображения Италии в русской лирической поэзии первой четверти ХIХ в.

Стремясь на холсте передать все краски изображаемой натуры, Щедрин пытался обойти условность чередования теплых и холодных тонов, характерных больше для пейзажей эпохи классицизма, и таким образом, пытаясь впервые в русской живописи приблизиться к пленэру. Художник работает над высветлением палитры; в его пейзажах везде можно найти холодные и серебристые тона неба или зеленоватые отражения моря, в котором отражаются солнечные лучи. Эти тенденции прослеживаются в пейзажах «Новый Рим. Замок св. Антелла», «На острове Капри». Причем если в первом все же можно видеть преобладание традиционного подхода к изображению, то во втором они уже оформляются в устойчивую совокупность художественных приемов.

Умелое сочетание живописных приемов классицизма и романтизма, а также тяга к экспериментам с цветом, светом и тенью сделали работы Щедрина очень популярными и узнаваемыми.

Под конец жизненного и творческого пути художника его метод несколько видоизменяется: романтизм служит для того, чтобы идеализировать окружающий мир.

130 years since the birth of Anna Pavlova / 130 лет со дня рождения Анны Павловой

Anna Pavlovna (Matveyevna) Pavlova (1881 -1931) was a Russian ballerina of the late 19th and the early 20th century. She is widely regarded as one of the finest classical ballet dancers in history and was most noted as a principal artist of the Imperial Russian Ballet and the Ballets Russes of Serge Diaghilev. Pavlova is most recognised for the creation of the rôle The Dying Swan and, with her own company, would become the first ballerina to tour ballet around the world.

http://en.wikipedia.org/wiki/Anna_Pavlova

Анна Павловна (Матвеевна) Павлова (31 января (12 февраля) 1881, Санкт-Петербург, Российская империя — 23 января 1931, Гаага, Нидерланды) — русская артистка балета, одна из величайших балерин XX века.

Мать Анны Павловой, прачка Любовь Фёдоровна Павлова, была замужем за отставным солдатом Матвеем Павловым, однако биографы сходятся на том, что Анна Павлова была побочной дочерью Любови Федоровны и известного железнодорожного подрядчика и московского банкира Лазаря Полякова.

После окончания Вагановского училища, в 1899 году была принята в труппу Мариинского театра. Танцевала партии в классических балетах «Щелкунчик», «Конёк-Горбунок», «Раймонда», «Баядерка», «Жизель». В 1906 году стала ведущей танцовщицей труппы.

Большое влияние на её исполнительскую манеру оказала совместная работа с балетмейстерами А. Горским и особенно М. Фокиным. Анна Павлова исполняла главные роли в балетах М. Фокина «Шопениана», «Павильон Армиды», «Египетские ночи» и др.
В 1907 году на благотворительном вечере в Мариинском театре Анна Павлова впервые исполнила поставленную для неё М. Фокиным хореографическую миниатюру «Лебедь» (позже «Умирающий лебедь»), ставшую впоследствии одним из символов русского балета XX века. В 1909 году участвовала в «Русских сезонах» Сергея Дягилева в Париже, положивших начало её мировой известности. Афиша работы В. Серова с силуэтом А. Павловой стала навсегда эмблемой «Русских сезонов».

В 1910 году перешла на так называемое положение «гастролёрши», создала собственную труппу. Вместе с этой труппой гастролировала во многих странах мира. Специально для труппы А. Павловой М. Фокиным были поставлены несколько балетов. Среди них — «Семь дочерей горного короля».

Последнее выступление балерины в Мариинском театре состоялось в 1913 году, а в России — в 1914 году, после чего она обосновалась в Англии и в Россию больше не возвращалась.

В 1921—1925 годах Анна Павлова гастролировала по США, организатором её гастролей был американский импресарио русского происхождения Соломон Юрок. В 1921 году Анна Павлова также выступала в Индии и завоевала внимание индийской публики в Дели, Бомбее и Калькутте.

Имя Павловой ещё при жизни балерины стало легендарным. Скончалась она в Гааге, во время гастролей, 23 января 1931 года от пневмонии. Несмотря на желание балерины вернуться на родину, урна с её прахом находится в Golders Green Crematorium, в Лондоне. По легенде последними её словами были: «Приготовьте мой костюм лебедя!». В 2009 году эти слова были вынесены в заголовок российского фильма о грусти, тоске и ожидании смерти.

Types of old Russia / Типы старой России

Dear Readers,

Present to your attention a new set of Kitezh -» Types of old Russia». In a set of four staps on each are shown, common to those times, the merchants who went to the cities and villages and offered their simple goods.
Now in the era of supermarket and giant stores it is difficult to imagine how the sale took place in those days. As for me, then me and now it would be nice to buy the necessary goods to me here at these merchants. When the transaction occurs live communication, and bargaining is possible.
Look at these simple people’s faces, remember the long forgotten past of Russia.

Дорогие читатели!

Представляю Вашему вниманию новую серию Китежа — «Типы старой России». В серии четыре марки и на каждой изображены, обычные для тех времен, торговцы, которые ходили по городам и весям и предлагали свой нехитрый товар.
Сейчас в эпоху супермаркетов и гигантских магазинов трудно представить себе, как проходила торговля в те далекие времена. Что касается меня, то мне и сейчас было бы приятней покупать необходимые мне товары вот у таких торговцев. При сделке возникает живое общение, да и поторговаться можно.
Всмотритесь в эти простые лица людей, вспомните давно забытое прошлое России.